Рододендрон 2

Печать Вячеслава Синкевича
Выставка-фестиваль «Арт Анфас Япония: традиции и современность» Печать E-mail

Лаборатория современного искусства «Арт Анфас. Художественные практики» и Новый выставочный зал Государственного музея городской скульптуры проводят выставку-фестиваль, посвященную Японии.

Цель выставки представить взгляд современных российских художников на японскую культуру. Принцип работы Лаборатории освоение явлений культуры и искусства через экспериментальную ситуацию. В данном случае основным направлением размышлений, заданным российским художникам, стало совмещение исторических традиций и современной жизни, которые гармонично сочетаются в японском менталитете.

Эстетически и идеологически экспозиция построена на параллелизмах и контрастах, прорываясь из замкнутых пространств в линии и просветы. На выставке представлены фотографии, живопись, графика, объекты и инсталляции российских художников, а также несколько работ звезды мировой арт-сцены Такеши Мураками (!), которые стали своеобразным эпиграфом к выставке. Центральное произведение автопортрет самого художника в компании его любимых героев зубастого Мистера Доба и ушастого Кайкай Кики. Часть работ навеяна творчество этого мэтра, переведшего аниме и манга в разряд высокого дорогого искусства.

Любимыми героями японской культуры для художницы Марины Федоровой стали и Такеши Мураками, и мультипликатор Миядзаки, и созданные ими персонажи. Также увлек Марину образ одной из самых странных фигур мирового японского арта. Это художница Яёи Кусама. Являющиеся ей в галлюцинациях узоры «красного горошка» японка переносит на свои работы и окружающий ее мир. Самые шизофренические игрушки, словно сбежавшие из больного сознания, выискал на прилавках японских магазинов Игорь Васильев. А Николай Васильев на фоне комиксов «Наруто», пожертвованных для этих целей одним юным обладателем коллекции манги, из кусочков цветного скотча создал маленького японского мальчика с пронзительным взглядом он пристально всматривается в фантастический мир японской массовой культуры. Воздушно набросанные мелом розовые цветы сакуры, выбранные лейтмотивом экспозиции, перекликаются с розово-гламурной инсталляцией дуэта Аверьянова-Данини: парики, взмах бровей японской красавицы, рассыпающиеся сласти... Вышивки метафорически обрамляют зафиксированный перформанс мастериц иглы и нити.

Одна из самых интересных по истории создания работ совместный труд японского художника Шунсуке Охо и россиянина Алексея Федулова. Образ японского туриста они придумали, общаясь по интернету и ни разу не встретившись вживую. К узнаваемой фотомыльнице, панамке и удобным кроссовкам добавляются сочетание иероглифов, означающих вместе предрешенность. Иероглифы, выбранные японцем, выполнены русским в живописной манере, явно противостоящей каллиграфии. Группы японских туристов, путешествующих с фотоаппаратами по миру, уже стали шаблоном для комедийных фильмов. Однако для компаний, отправляющих своих сотрудников коллективно проводить отпуск в других концах света, в Японии даже придумали налоговые льготы. С одной стороны, это облегчает ситуацию с перенаселенностью островов, а с другой, как гласят конспирологические теории, если вдруг с Японией случится катаклизм, множество носителей ее культуры останутся разбросанными по свету и культура сохранится. Другому своеобразному японскому социальному явлению Хикикомори людям, самозапирающимся в замкнутом пространстве и отказывающимся от общения и общества, посвящена работа Дарьи Шкелевой.

Не дают окончательно погрузится в современные реалии традиционные образы: наигрывают печальные мелодии японские музыкантши в траурных кимоно, сложенные из газетных обрывков Светланой Цвиркуновой. Стройно и строго колышется изображенный на черном полотнище учитель японских танцев в образе идеального самурайского меча в работе Марины Икоку. А в видео Ильи Селецкого времена переплетаются, когда из огня, зажженного рукой нашего современника, воскресают гравюры и сны японского художника XVIII века Китагава Утамаро, певца красоты и чувственности. Двигаясь далее во времени и пространстве, художественная рефлексия, как река, сначала распадается на два рукава, потом снова сливается в едином потоке.

Слева Япония реальная, зафиксированная объективом Александра Лысенко, часто бывающего в Японии и основательно погрузившегося в японскую жизнь. С этой страной его связывает давняя семейная легенда которую он откроет зрителю. В циклах его фотографий и красоты древних храмов, и традиционный свадебный обряд, новые технологии и рыбный рынок, гейши и фрики с токийских улиц. Фотографии разместились на ширмах, узнаваемом атрибуте любого японского дома. Получающиеся из них маленькие комнатки отсеки фотовыставки точно передают ощущение тесного пространства, плотно заполненного на густонаселенных японских островах.

А справа Япония, отразившаяся в сознании художников. Работы Вячеслава Синкевича, выполненные в традиционной технике нихонга на шелке и рисовой бумаге, являют столь свойственное восточной традиции сочетание текста и изображения. Японские трехстишия дают основу для фантазии художника. Иероглифы вплетаются в живописную ткань, вникнув в их перевод, можно визуализировать поэзию и наоборот. Оригинально соединил автор Японию и Петербург. Японские джонки поплыли вдоль берега Крестовского острова, а Елагин дворец вписался в формат японского веера.

К фольклорно-мифологическим мотивам обращается Алексей Хамкин. Традиции японской гравюры автор с легкой иронией разбавляет влияние аниме. Эта очень тонкая и практически виртуозная игра сочетается со свободным владением линией и запоминающейся самобытностью образов. Его удивительные и страшные истории из «Сказаний о странном» по-настоящему завораживают.

Продолжают работу с текстом и плавно развивают литературную тему работы Марины Федоровой, написавшей серию картин по мотивам романа Харуки Мураками «1Q84». Переписанные автором от руки странички романа подчеркивают присущую японкам современного информационного века особую хрупкость. В виде закрытой и зеркально обращенной в саму себя книги увидел Японию Сергей Урываев. Планетой с бегущей строкой представил ее скульптор Дмитрий Болтов. Меч самурая превратила в ноутбук с болтающимся шнуром Анна-Мария Гринчель. А Алексей Ловцов, развернув идею искусств нового времени в сторону кинематографа, гиперреалистично подал сцену из фильма ужасов «Звонок». Журавлики­оригами вырвались из полотна и материализовались в воздухе.

Еще пара классических сюжетов кимоно и красноголовые журавли соединились в графическом диптихе Ксении Лавровой, навеянный записками средневековой придворной дамы Сэй-Сёнагон. Художнице удалось выстроить работу по принципу обманки. Рисунок создает иллюзию аппликации из роскошных тканей.

Евгений Попов передал бумагой ощущение текущей воды, а картонные

коробки фокуснически превратил в камни-пороги на пути текущей
стремнины. Водопад-ручей стал доминантой и центрировал экспозицию.
Вообще в японской культуре бумага как художественный материал
переиграла холст. На мятой бумаге рисует реалистично-стилизованные
образы Екатерина Чубич, абстрактной каллиграфией изображает ветер на
бумажных полотнах Константин Поляков.

Особое отношение к природе и стихиям в крови у японцев. Его медитативную специфику постаралась передать Инна Гринчель, заставив левитировать сад камней. Скрытую экспрессию выразил в пейзажах Остап Драгомощенко. Образ божественной симметрии увидела в священных рощах Екатерина Бородавченко. Переливами мягкого войлока соткала горы Зоя Ленденская-Большакова. Природные образы в стекле воплотила Марина Логинова, а Илья Вереск в серии «Бонсай» сотворил деревья из металла и камня.

Стихия может проявиться по-разному и по-разному соединится с человеческими практиками. В красной работе Ольги Моисеевой мерещится прообраз иероглифа или пучок икебаны из обломков сухих веток. Татьяна Драгомощенко соединила в образе красного шара Солнце и Знамя. Черно-белой гаммой передал силу солнечной и огненной стихии Эдгар Инвокер, обратившись к образу солярной богини Аматэрасу, прародительницы рода японских императоров. Анна Асеева странным образом соединила эротизм и гастрономические дары природы. Катерина Алимова, анализируя чайную церемонию и феномен русского «суши» и «анти-суши» (по-японски все же «суси») сопоставила фактуру керамики и настоящих волос (от некой Паулы). Как символ стихии ожил татуированный на спинедракон на картине Юстины Комиссаровой.

Силе природной противопоставили силу техногенную Владимир Михайлуца и Людмила Самойлова, выбрав самые болезненные страницы истории. На арт-фотографиях Людмилы ядерный гриб всплывает за лицом красавицы. А световые всполохи на фото Владимира символизируют трагедию Фукусимы и Чернобыля.

Ощущение изменчивости и нематериальности мира свойственно японской культуре. Все в движение. Пробегая от страницы к странице, разворачивается авторская книга Натальи Манелис. Дышит парашютная ткань, превращаясь в Тайфун, в инсталляции Евгении Коновалова. Бегут по ширме силуэты красоток с веерами и логотипы японских авто-марок в театре теней, созданном творческим дуэтом Лаваль и Сафер (Лада Шамшурина и Андрей Сафрыгин). Рисует тушью и тут же смывает получившиеся неясные разводы экспериментальная гидро-кинетическая конструкция Петра Папасова, иллюстрируя принципы японской эстетики. Японцы воспринимают мир интуитивно, для них он темная и прекрасная загадка, каждый миг прекрасен, но он только миг. Свою грусть от иллюзорности бытия японцы назвали «печальное очарование вещей». Красота заключена в простых вещах, но все преходяще... Этот надрыв существует не только в классическом искусстве, есть он даже в манга и аниме. Но русское сознание понимает его все же по-другому. В русской культуре другой надрыв, поэтому мы видим в Японии плавность или праздник. Погружение в другую культуру помогает ее понять, но средства выражения и идеи даже при внешнем сходстве будут отличаться. Цель - найти баланс, точку встречи, которая поможет понять сходства и различия, а далее ценить и то, и другое.

 

Артем Магалашвили, куратор выставки

 

 
« Пред.   След. »